автор: Profesor 20 октября 2010 просмотров: 77556

2.1.1. Концептуальное решение антропологической проблемы знания в «русской духовной традиции». Все интерпретации однозначно оценивают «нигилизм» как умственное течение, господствовавшее в «русской духовной традиции» «1860», которое было направленно против либерально-идеалистических направлений в российской общественной мысли эпохи царствования Николая I. Изначально в европейской культуре, вне зависимости от социально-политических коллизий, «нигилизм» получил концептуальное обоснование в апофатическом богословии: «...Божество, должно быть выше всякого бытия и познания; оно есть сверхразум, сверхбытие, оно не имеет никаких определений, есть «ничто» [47, 283].
В ходе литературно–критической полемики «1820» по вопросу о значении поэтики романтизма для отечественной словесности, богословское значение «нигилизма» изменилось – им стали обозначать направление поэзии пушкинского круга. В «1860» «нигилизм» стал выражением перелома, связанного с переориентацией общественного сознания в пользу позитивистских моделей культурно-исторического развития. В эволюции «нигилизма» от богословия через романтизм к позитивизму обозначилось то умственное течение, «в силу которого человек нарушает естественный порядок вещей и притязает на место и значение ему не свойственное, выходящее за пределы космической гармонии, божественно предустановленной в своем существе» [192, 378]. Сверхчеловеческое начало мира утрачивается, на его место восходит человек, возникает вселенская антропократия, основание которой сокрыто в смешении: «смешение «мира» как сферы общественной жизни человека с понятием мира как космоса» [192, 391].
Понятие «нигилизм» в литературно-критическую полемику ввел Н. Надеждин, использовав его в статье «Сонмище нигилистов» («Вестник Европы», 1829) [134, 338]. Н. Надеждин внес значительный вклад в развитие русской культуры, но может быть незаслуженно позабыт по причине своего критического отношения к творчеству А. Пушкина. Будучи редактором журнала «Телескоп», в 1836 г. он опубликовал в нём знаменитое «Философическое письмо...» П. Чаадаева. Достойное поведение Н. Надеждина во время следствия одобрительно было встречено русской общественностью.
Фельетон «Сонмище нигилистов» открывал новый 1829 год, хотя фактически был продолжением статьи, опубликованной в журнале в конце 1828 года «Литературные опасения за будущий год». Каждая из них содержала критику А. Пушкина и поэтов «пушкинского круга». В ней автор отвергал романтическую поэтику, сторонниками которой выступали данные авторы. Он полагал обманом и самоограничением стремление романтиков воспроизводить исключительно «цыганские шатры», «вертепы», «Нерчинские остроги», над которыми парит «призрак романтической свободы»; повелитель всего этого движения «светлый лик» России – А. Пушкин. В 1830 году он обобщил и систематизировал свои эстетические воззрения в диссертации «О происхождении, сущности и судьбе поэзии». В ней он проследил историю поэзии от Античности до современности. Он пришёл к выводу о необходимости синтеза поэтики классицизма и романтизма. Новое искусство сможет «соединить идеальное одушевление средних веков с изящным благообразием классической древности, уравновесить душу с телом, идею с формой». Современную словесность он рассматривал как подражательство славным образцам Античности и Средневековья, «псевдоклассицизм» и «псевдоромантизм» [166, 283].
Апологетика пушкинианства принадлежит В. Белинскому, её пафосом становится отыскание жизненной правды, наводящий его на мысль о безусловной необходимости абсолютного добра: «он утверждает,– пишет С. Франк,– что никакая мировая гармония не удовлетворит его, если он не сможет разделить её с каждым из его «братий по крови»; что, даже достигнув «верхней ступени лестницы развития», он потребует отчета во всех жертвах условий жизни и истории», а иначе бросится сам вниз головою с «этой верхней ступени» [192, 381].
Усилие нравственной воли, полагает В. Белинский, освобождает человека из-под власти сущего. И «техне», принимающее для него облик гильотины, призывается им для того, чтобы упорядочить сущее в соответствии с высшим нравственным законом общечеловеческого счастья. Этим начинается безостановочный процесс вырождения сущего в добро, которое в русском «язычании» имеет конататом и пользу, и справедливость: «Интерес истины, интерес науки, интерес искусства, гуманизм – поглощает всё» [61, 360].
Дмитрий Писарев и Н. Чернышевский популяризовали практические задачи «нигилизма» в концепции «разумного эгоизма». Д. Писарев в своих произведениях наметил ее модель в рамках нигилистической «заботы о себе». Она включала диететику, которую он понимал сугубо физиологически как науку о правильном питании. Кроме этого, демографию, юность как будущность мира (об этом можно отыскать уже и у А. Герцена – «русские юноши», «ветхая Европа», «византийский маразм»). А также физиология труда, предполагающая исполнение и актуализацию мускульной энергии.
У Н. Чернышевского мы находим теоретическое обоснование нигилистической эстетики и руководство к действию: магистерская диссертация «Эстетические отношения искусства к деятельности», защита состоялась в 1855 году, и роман «Что делать?», опубликован в журнале «Современник» в 1864 году. Так называемая «жизненная правда» буквально зачаровала всех: «пошлые люди» и «новый человек», «светлое будущее», воля и самосознание наполнили умы молодых людей и положили начало «метафизической истерией» (выражение Н. Бердяева).
Несколько более взвешенным оказался подход И. Тургенева. Его романы «Отцы и дети» (1862), «Дым»(1867), «Новь» (1876) оповещали публику не только о наличии нигилистических тенденций в общественной жизни, но и об их укоренённости в русском быте и одновременно о том высоком нравственном идеале самоотречения, который исповедовали нигилисты.
Одновременно с этим Ф. Достоевский обратился к «нигилизму» не только как к общественному явлению, но и придал ему доктринальное значение, рассмотрев его как факт самосознания духовной традиции отечественной культуры. Ему он противопоставил благообразие «русских мальчиков» вроде Алёши Карамазова. Убедительность их вызывала раздражение и непонимание современников, до тех пор пока они не были затребованы «1917» в виде благого упования на Святую Русь. Впоследствии перекочевали на страницы бытописателей ГУЛАГа, которых в ранг героев возводил не столько героизм и доблесть, проявленные ими лично, сколько бесчеловечность и жестокость режима, порождавшего их.

2.1. Антропологическая проблема знания
2.1.1. Концептуальное решение антропологической проблемы знания в «русской духовной традиции»
2.1.2. Интерпретации концептуальной разрешимости проблемы антропократии в «русской духовной традиции»
2.1.3. Исторические формы теургических практик

Страница 1 из 3 | Следующая страница

Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо зайти на сайт под своим именем.